Неточные совпадения
И тогда
в груди моей
родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой.
Напротив, при воздержании от мяса, от всякой тяжелой пищи, также от пряностей (нужды нет, что они тоже
родятся в жарких местах), а более всего от вина, легко выносишь жар;
грудь, голова и легкие —
в нормальном состоянии, и зной «допекает» только снаружи.
Бездарнее и отвратительнее сыграть эту роль было невозможно, хотя артист и старался говорить некоторые характерные фразы громко, держал известным образом по-купечески большой палец на руке, ударял себя при патетических восклицаниях
в грудь и прикладывал
в чувствительных местах руку к виску; но все это выходило только кривляканьем, и кривляканьем самой грубой и неподвижной натуры, так что артист, видимо,
родился таскать кули с мукою, но никак уж не на театре играть.
У нее рвалось сердце,
в груди было тесно,
в горле сухо и горячо. Глубоко внутри ее
рождались слова большой, все и всех обнимающей любви и жгли язык ее, двигая его все сильней, все свободнее.
Чувствуя, что сегодня
в нём
родилось и растёт что-то новое, он вышел
в сад и, вдохнув всею силою
груди душистый воздух, на минуту опьянел, точно от угара, сладко травившего кровь.
Я слишком залетел высоко,
Верней избрать я должен путь…
И замысел иной глубоко
Запал
в мою измученную
грудь.
Так, так, он будет жить… убийство уж не
в моде:
Убийц на площадях казнят.
Так!..
в образованном я
родился народе;
Язык и золото… вот наш кинжал и яд!
Что вижу я? Латинские стихи!
Стократ священ союз меча и лиры,
Единый лавр их дружно обвивает.
Родился я под небом полунощным,
Но мне знаком латинской музы голос,
И я люблю парнасские цветы.
Я верую
в пророчества пиитов.
Нет, не вотще
в их пламенной
грудиКипит восторг: благословится подвиг,
Его ж они прославили заране!
Приближься, друг.
В мое воспоминанье
Прими сей дар.
Параша. Слышал ты, слышал? Даром я, что ль, перед тобой сердце-то из
груди вынимала? Больно ведь мне это, больно! Не болтаю я пустяков! Какой ты человек? Дрянной ты, что ли? Что слово, что дело — у меня все одно. Ты меня водишь, ты меня водишь, — а мне смерть видимая. Мука нестерпимая, часу мне терпеть больше нельзя, а ты мне: «Когда бог даст; да
в Москву съездить, да долги получить»! Или ты мне не веришь, или ты дрянь такая на свет
родился, что глядеть-то на тебя не стоит, не токмо что любить.
Говорил и понимал — ненужное говорит он. Слезы вскипали
в нем,
в груди родилось что-то тяжелое, точно камень, холодное, как льдина.
В душной комнате вдруг
родился тяжёлый шум, точно вздохнула и захрипела чья-то огромная, больная
грудь. Часть сыщиков молча и угрюмо уходила, опустив головы, кто-то раздражённо ворчал.
Вечным припевом его было: «У нас там…», «Мы не так», «Что нам до этого», — и все такое, отчего казалось, что он
родился за тысячи миль от Лисса,
в упрямой стране дураков, где, выпячивая
грудь, ходят хвастуны с ножами за пазухой.
Не посрамила и Берта Ивановна земли русской, на которой
родилась и выросла, — вынула из кармана белый платок, взяла его
в руку, повела плечом,
грудью тронула, соболиной бровью мигнула и
в тупик поставила всю публику своей разудалою пляскою. Поляк с своей залихватской мазуркой и его миньонная дамочка были
в карман спрятаны этой парой.
Я был
в восхищении от старого чабана и его жизненной морали, я был
в восхищении и от свежего предрассветного ветерка, веявшего прямо нам
в грудь, и оттого, что небо очистилось от туч, скоро на ясное небо выйдет солнце и
родится блестящий красавец-день…
— Оттого, что это серьезная вещь. Это дело жизни, Андрей. Ты думаешь, что только люди высокого роста, с прямою спиною и прямою
грудью, могут задумывать серьезные вещи? О вы, чванные дылды! Верь мне, — продолжал он с напускной важностью, — что между этими горбами могут жить великие чувства, а
в этом длинном ящике (он стукнул себя по темени)
рождаются великие мысли.
Казалось, что слова людей
Забыл я — и
в груди моей
Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык…
Покрытый пеной до ушей,
Здесь начал конь дышать вольней
И детских лет воспоминанья
Перед черкесом пронеслись,
В груди проснулися желанья,
Во взорах слезы
родились.
Мне грустно, чувство одиночества и отчужденности от этих людей скипается
в груди тяжким комом.
В грязные окна бьется вьюга — холодно на улице! Я уже видал таких людей, как эти, и немного понимаю их, — знаю я, что почти каждый переживает мучительный и неизбежный перелом души:
родилась она и тихо выросла
в деревне, а теперь город сотнями маленьких молоточков ковал на свой лад эту мягкую, податливую душу, расширяя и суживая ее.
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как она учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое ее слово; как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали
в их саду и
в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и
в поле, не знал еще, каким именем называют
в свете дурных людей и дела их; как развивались первые способности души его; как быстро она вбирала
в себя действия внешних предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь; как мысли и чувства
рождались в ней, подобно свежей апрельской зелени; сколько раз
в день,
в минуту нежная родительница целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее
груди; как голос его тверже и тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» и как сердце его время от времени чувствовало это живее!
Он смотрел на неё и смеялся,
в груди у него
рождалась ласкающая теплота. Она снова была
в белом широком платье, складки его нежными струями падали с плеч до ног, окутывая её тело лёгким облаком. Смех сиял
в глазах её, лицо горело румянцем.
И впрямь Авдотья Николавна
Была прелакомый кусок.
Идет, бывало, гордо, плавно —
Чуть тронет землю башмачок;
В Тамбове не запомнят люди
Такой высокой, полной
груди:
Бела как сахар, так нежна,
Что жилка каждая видна.
Казалося, для нежной страсти
Она
родилась. А глаза…
Ну, что такое бирюза?
Что небо? Впрочем я отчасти
Поклонник голубых очей
И не гожусь
в число судей.
В ленивой
груди жителя Юга бывают минуты торжественные;
в такую минуту он переживет все, что по мелочи испытает гиперборей. У него страсть
родится, подобно дочери Зевса,
в полном вооружении. Зажженная однажды, она может гореть и жечь его до гроба. Его страсть любит до уничтожения предмета любви, пылает местью до уничтожения самого себя. Эта огненная масса, внезапно воспламеняющаяся и никогда не тухнущая. Египтянка любила Феодора пламенно, безвозвратно.
Это была такая красавица, каких и за Волгой немного
родится: кругла да бела, как мытая репка, алый цвет по лицу расстилается, толстые, ровно шелковые косы висят ниже пояса, звездистые очи рассыпчатые, брови тонкие, руки белые, ровно выточены, а
грудь, как пух
в атласе.
От христианской веры,
в которой она
родилась, остались у ней тайные понятия и золотой крест на
груди.
Когда она
родилась, упала звезда над домом; на
груди было у ней родимое пятнышко, похожее на крест
в сердце.
«На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит плавно — будто лебедушка;
Смотрит сладко — как голубушка;
Молвит слово — соловей поет;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
По плечам бегут, извиваются,
С
грудью белою цалуются.
Во семье
родилась она купеческой,
Прозывается Алёной Дмитревной...